Шота Хаджишвили — собственник крупнейшего по объемам перевалки масляного терминала в Украине. В феврале ему исполнилось 50 лет, но ни возраст, ни статус не мешают ему носить потертые джинсы и хипстерские футболки. Когда речь заходит о нем лично, Шота ненадолго задумывается и, как правило, отшучивается. Говоря о чиновниках и власти, он тоже шутит, но уже с сарказмом. Хотя еще пару месяцев назад ситуация была далеко не смешной: в апреле, менее чем через месяц после открытия зернового терминала Risoil в Ильичевском порту, бизнес был заблокирован силовиками. По полной программе и со всеми атрибутами: прокуратура устроила „маски-шоу“ — провели обыск, изъяли серверы и документы. Спустя полгода Шота признается: да, у нас возникла спорная ситуация по поводу оформления земельного участка... но сейчас история сдвинулась с мертвой точки.

Это Одесса. Город, в котором все друг друга знают. Имя Шоты Хаджишвили у многих на слуху. Особенно, тех кто причастен к портовой отрасли. „Шота выстраивал свой морской бизнес с 90-тых годов“, — рассказывает Максим Широков, руководитель Администрации Южного морского порта. „Такое только сильные делают, слабые не делают. Шота, наверное, относится к категории людей хитрых и мудрых. А эти качества очень важны в бизнесе“.

Конкуренты обращают внимание на другое. Вячеслав Петрище, глава компании Allseeds, переваливающей масло в соседнем порту Южный, называет Шоту пионером рынка и сильным бизнесменом. „Он постоянно что-то строит, создаёт новое“, — говорит Петрище и добавляет „мы пересекаемся очень мало, но он хороший парень“.

Сам Шота Хаджишвили говорит, что хотел бы больше разбираться в людях. „Я часто делаю ошибки. Нет, я не наивен и с возрастом становлюсь циничен, как и все, впрочем. Но за эти годы было много моментов, которые можно считать ударами в спину“. Его сын, Тариел, тоже считает, что отца часто подводили люди, которым он верил. „Хотелось бы не повторять подобных ошибок“, — делится Тариел.

Какие это были ошибки? В чем преуспел Шота Хаджишвили? Что в его понимании означает „поймать крупную рыбу“? — ответы в интервью в рамках новой авторской рубрики ЦТС „Люди дела“.

О деньгах и цирке

В 2014 г. было принято решение об инвестициях в Ильичевский порт. Мы обратились в МИУ с просьбой выделить нам склоны, которые никому не были нужны. Они были заболочены, заброшены... свалка, одним словом. Осенью 2014 г. мы получили нотариально заверенный отказ порта от трех гектаров земли, которые находятся на их территории. Тогда же мы получили разрешение от МИУ и приступили к строительству. Дошли до этого места... (Шота разворачивает на весь стол сверток, на котором изображена схема генерального плана, и показывает на ту часть территории из-за которой возник спор. — ЦТС) и тут у нас возникла спорная ситуация по поводу оформления земельного участка...

Появилась коллизия, потому что у всех земель порта не было кадастровых номеров. Для того, чтобы ОГА заключила с нами договор об аренде, порту нужно было пройти процедуры и присвоить каждому куску земли номер, но они не хотели этого делать. Мы через МИУ заставили их, и через восемь месяцев это наконец-то было сделано. Но тут начался другой цирк. Появился кадастровый номер у этих трех гектаров земли, и мы пришли с ним в ОГА. Нам сказали, что начальник порта должен написать простое информационное письмо, что этим трем гектарам земли соответствует этот кадастровый номер. Он отказался. В итоге три месяца назад мы наняли государственных землеустроителей, которые дали соответствующий документ, что да, действительно, этому куску принадлежит этот кадастровый номер. И только тогда вся эта история сдвинулась с мертвой точки...

Я пытался контактировать с МИУ, но уже этого не делаю.

О вдохновении и чиновниках

Самое важное в таких ситуациях, которая произошла у нас — не молчать, не договариваться ни в коем случае. Потому что, как только ты начинаешь показывать страх и договариваться, то тебя сразу начинают ставить в систему, и тогда это будет происходить регулярно. Но когда ты один раз даешь по зубам... Мы как мы... Мы видим это каждый божий день. У нас была огромная поддержка со стороны коллег и конкурентов, транспортного и аграрного рынков, потому что все знали, что завтра они могут оказаться в такой же ситуации. Я был этим вдохновлен, поэтому продолжал делать то, что делаю.

Беда на самом деле в чиновниках. В стране так много чиновников, которые ничего не делаю, а только мешают...(смеется. — ЦТС) прогрессу, что мы даже удивляемся. На самом деле этому проекту десять лет. За это время было столько чиновников, каждый из которых считал своей необходимостью поставить палку в колесо... И не потому, что это плохой проект, а потому что у каждого был свой интерес.

Я пытался контактировать с МИУ, но уже этого не делаю. Понимаете, когда власть заинтересована в пиаре — она идет на контакт, когда власти ничего не нужно — она на контакт не идет. Отговорка всех министров и министерств, которые я знаю: „мы не вмешиваемся в работу субъектов хозяйственной деятельности“. Когда им нужно отморозиться — это ключевая фраза. Вот ситуация: у нас есть груз, пароход на рейде, но его тупо не ставят к причалу. К кому обращаться? АМПУ говорит, мы готовы поставить пароход, но пусть порт подтвердит. Но порт не подтверждает. Обращаюсь к министру. Он заставляет поставить пароход. Второй раз — та же ситуация. Третий — министр говорит, я не собираюсь ставить ваш пароход каждый раз. Я говорю: я не хочу, чтобы Вы каждый раз ставили пароход, я хочу, чтобы Вы создали систему, не позволяющую любому чиновнику любого ранга мешать работе бизнеса. Любого. Малого, среднего, большого.

Я не дружу с Саакашвили. Как можно дружить с человеком, который был президентом страны?

О пирсе и Саакашвили

Я не дружу с Саакашвили. Как можно дружить с человеком, который был президентом страны? (смеется. — ЦТС). Я этого не понимаю. Мы даже не общаемся. Виделись несколько раз на официальных мероприятиях. Бизнес должен быть максимально дистанцирован от власти. Власть должна создавать условия для того, чтобы бизнес вкладывал деньги. За 25 лет независимости, которые мы прошли, власть делала все для того, чтобы уничтожить бизнес. Ни одного шага навстречу бизнесу власть не сделала. Ни одна.

Я не буду говорить о цифрах, но чтобы вы понимали, госпредприятие, которое распоряжается землей, допустим, 300 гектар, условно, платит в бюджет 1 гривну. Когда нам, частному предприятию, выделяют кусочек земли в аренду — смело вам могу сказать: умножайте на десять. Поэтому, любая аренда земли для бюджета страны частным предприятием, в разы выгоднее, чем государственным. Если вам сказали, что мы платим мало — это от лукавого. Мы платим десятки миллионов за аренду земли и из-за таких высоких платежей задумываемся над тем, что, возможно, есть прямой смысл выкупать ее.

Для нас самое главное — это построить пирс. Но мы не можем этого сделать, потому что у нас нет сервитута на прохождение через 100 метров портовой территории. Порт нам его не дает. Говорят, сейчас вы платите 4$/т, а когда построите причал — можете вообще не платить. Я говорю, что гарантированно буду платить 1,26$/т за то, что вы ничего не будете делать. Но нет, так не хотят. Хотят получать 4$/т только за два крана, которые они нам предоставляют для погрузки древними методами. Сейчас они имеют 4$/т с миллиона тонн, а так бы имели 1,26$/т с пяти миллионов. Экономика чуть другая... С директором Ильичевского порта Сергеем Крыжановским сейчас не встречаюсь.

Порой, накапливается усталость и тогда хочется все бросить и перестать воевать с ветряными мельницами.

О „стране Папуасии“ и ветряных мельницах

Последние три месяца все нормально, тут я оговариваюсь. Портовики понимают, что мы даем реальный грузопоток за реальные большие деньги, которые они на нас зарабатывают. Я оговариваюсь, последние три месяца все хорошо, работают на пять баллов. Не знаю, может это связано с падением грузопотока в порту и пониманием, что если и мы перестанем работать, то в порту вообще не будет денег. Сегодня в порту работает две компании — Kernel и мы. Контейнеров нет, руды нет, осталось зерно и мы.

Мы построили первый масличный терминал в стране и „цивилизовали“ экспорт подсолнечного масла из Украины. Ильичевск был единственной точкой экспорта подсолнечного масла и советские директора могли продавать один и тот же объем по десять раз разным компаниям, в зависимости от цены, которую им предлагали. Потом могло прийти десять танкеров под этот объем, а отгружался один. Люди несли потери, а мы выглядели как „страна Папуасия“. После этого мы ввели правило, согласно которому компании, которые не выполняют контракт на экспорт, не могут попасть больше в порт, пока не выполнят свои обязательства.

Порой, накапливается усталость и тогда хочется все бросить и перестать воевать с ветряными мельницами. За все эти годы, которые мы работаем, благоприятного климата для инвестирования я не помню. Всегда были какие-то преграды. При этом, мы не строим какие-то химические комбинаты или, извините, бордели. Мы строим транспортную инфраструктуру, в которой есть дефицит в стране, и которая приносит пользу.

Рыбалка — это состояние на самом деле. Не важно, какую рыбу ты ловишь, важно, как ты отдыхаешь, окружение важно.

О cash и большой рыбе

Почему мы сегодня не конкурентоспособны? Сельскохозяйственный рынок, который приносил миллиарды в бюджет (производство подсолнечного масла), был загнан в тень. Нет правил — есть понятия. Если были бы правила, которые работали бы 5-10 лет и больше, то все бы приспособились, и никто бы не воровал. А что сегодня происходит? Сегодня производители подсолнечного масла не могут купить подсолнечник — все хотят продавать его за наличные, а мы не работаем за наличные. Вот мы отремонтировали завод, потратили миллионы, запускаем... Покупаем семечку? Неа. Никто не продает. Только за cash. У нас страна в cash. О каких налогах, школах, образовании и медицине можно говорить? Это все бред.

Уже десять лет подряд езжу на рыбалку. Раньше ездил в разные места в Норвегии, частично в Швеции рыбачим и Финляндии. Мы собираемся с друзьями. Это уже как традиция у нас — в конце мая — начале июня две недели порыбачить. Самую большую рыбу ловил 25 кг треску, и на югах был тунец. Но это не самая большая рыба, которую ловили в моем окружении. Рыбалка — это состояние на самом деле. Не важно, какую рыбу ты ловишь, важно, как ты отдыхаешь, окружение важно. Многие женщины в рыбалке могут дать фору мужчинам, я знаю таких.

Я всегда говорил детям: моя задача — дать вам образование, дальше — это ваша жизнь.

О преемственности и еде

В ресторанах, как правило, просто обедаю. Когда офис был в центре — был один круг ресторанов. Мы с удовольствием ходили в Фраполли, Стейк, Маман. Сейчас переехали и тут рядом есть Сова, Рокка. Я не заморачиваюсь на еде и ем очень мало. Готовлю только на мангале.

Нет, я не готовлю преемственность. Мой сын по образованию гуманитарий. Но получилось так, что к 2008 году, когда он заканчивал университет, все рухнуло до такой степени, что профессия его никак бы не прокормила. Поэтому, он пошел простым агентом в одну из наших компаний, потом немного стажировался в продаже пеллетов, которые мы производим, экспедированием занимался. Вникал, одним словом. Ему нравится — он делает. Если ему не нравится — он делать не будет. И вообще, я всегда говорил своим детям: моя задача — дать вам образование, дальше — это ваша жизнь. Я ничего им никогда не навязывал. Как они считают нужным жить, так и должны жить, а основные моральные принципы им все равно дали до 8-9 лет. В этом моя заслуга в воспитании детей.

Моему отцу 94 года. Каждый август я езжу к нему на День рождения. Даже в августе 2008 года, когда в Грузии началась война... Мы должны были ехать большой компанией, но поехали только вдвоем с сыном, с расчетом на то, что в случае чего — пойдем воевать. У моего отца две дочки, сын и я — самый младший. Он всегда хотел, чтобы у меня было высшее образование, и он в меня его вбивал. Вообще, я способный (смеется. — ЦТС), но разгильдяй, как бы это сказать... авантюрист.